-  Гитлер был падло, и мне представляется, с поэтикой ниче­
го общего иметь не может. Равно, как и с роком. Но звездой
он, конечно, был, по всем признакам...

-  Какое-то время полгорода «тащилось» от «Зоопарка». Ты
должен был видеть, что что-то меняется, происходит, и ты иг­
раешь в этом роль?

-  У меня никогда не было ощущения, что я играю роль че­
ловека, который что-то меняет. Это скользкий вопрос. Иллю­
зия, что мы можем что-то изменить музыкой, она пропала, ес­
ли и была вообще. И получается, понимаешь, что измениться
ничего не может, но, конечно, хочешь, чтобы что-то измени­
лось... Знаешь, я себя, честно говоря, немного чувствую звез­
дой, но не такой, как остальные... По-английски это называет­
ся «у нас свои люди везде». Где бы мы не выступали, всегда на­
ходятся люди, которые приходят за сцену, чтобы пожать руку,
взять автограф, и ты знаешь, мне куда приятнее пожимать ру­
ку, чем давать автограф... Просто есть люди, которые нас лю­
бят, и это приятно. Я ведь не моралист. Ни в одной песне у ме­
ня не было и нет морали. Если где-то случайно получилось, то
я публично у всех прошу прощения. И конечно, как звезда, я
принадлежу своей публике, людям, для которых играю, но все
остальное - это уж, извините, мое; как художник, как личность
я - это я. И я не строю иллюзий. Все, что мы делаем - шоу-биз­
нес, индустрия развлечений. Моя работа - развлекать людей. Я
выхожу на сцену, чтобы развлекать людей. И не вижу в этом
ничего плохого.

-  А Гребенщиков, утверждающий, что рок больше, чем про­
сто песни...

-  Это может быть больше для тебя, для меня, для каждого,
сидящего в зале, но всегда есть люди, пришедшие развлечься,
это их развлечение.

-  Но ты можешь быть Бахом, а можешь...

-  Мне приятнее оставаться Михаилом Науменко. Я за все
отвечаю. И прекрасно то, что я получаю деньги за то, что я му­
зыкант, а не сторож.

-  Ты пытался выходить за пределы Союза?

-  Там нечего делать.

-  Именно потому, что наш рок нечто большее?

-  Почему большее? Меньшее. У них есть свои отличные груп­
пы, зачем мы им нужны...