говор, хорошо и терпеливо слушал, любил порассуждать сам. Его даже прозвали «маленький философ». Особенно нравились ему познавательные беседы с отцом. Отец иногда записывал эти бес­еды, и их можно воспроизвести. Вот одна из них:

-  Папа, а горит все?

-  Нет, горит дерево, трава, уголь, т.е. все, что когда-нибудь ро­
сло, было живым, ну, и еще кое-что.

-  А железо горит?

Здесь отец задумывается, как это понятнее объяснить четы­рехлетнему мальчишке. Не дождавшись быстрого ответа, сын за­дает следующий вопрос:

-  А что такое коррозия?

-  Железо и сталь, если они находятся в воде или в сыром мес­
те, покрываются ржавчиной. От ржавчины они портятся, разру­
шаются. Это и называется коррозией.

- Коррозия - это и есть горение!
-Откуда ты об этом знаешь?

-А мне бабушка об этом зимой читала.

Такими же обстоятельными были их беседы о невесомости, о жизни на Марсе, о маврах и т.п. Тематика многих разговоров оп­ределялась прочитанными книгами.

Разговаривать с Мишей любили и взрослые. Всем очень импо­нировал этот развитой интересный мальчик. Помню, с каким удо­вольствием общались с ним ехавшие с нами в вагоне из Пекина чешские дипломаты. Они ежедневно заходили к нам и спрашива­ли меня: «Разрешите пригласить Вашего сына на разговор». И эти разговоры продолжались довольно долго. Я .даже удивлялась, о чем можно так долго говорить с таким маленьким мальчишкой. При этом, нужно заметить, что наш «маленький философ» никог­да не был маленьким старичком, отнюдь нет. Это был спокойный, умненький, обстоятельный, но в то же время жизнерадостный, ве­селый и шаловливый мальчуган.

В юношеские годы его характер очень изменился. Он стал не­рвным, иногда как-то замыкался и отчуждался. Порой с ним бы­ло трудно найти общий язык, установить контакт и понимание, он к этому не стремился. Он очень не любил «выяснять отношения», вести «душеспасительные» откровенные разговоры, и мы стара­лись, как говорится, не лезть в душу. К тому же мне он стал ка­заться каким-то незащищенным, слабым, очень ранимым. Все это настораживало и тревожило.