а лучше всего - симфонический оркестр.

-   А иди-ка ты в задницу, - возмутился я, - никаких басов и
ударных, а если хочешь смычки, то валяй, но только за свой
счет!

-   Ну ладно, не горячись, - обиделся тот, - давай-ка лучше
писать вторую феню.

-   Ха, давай писать! А ты приехал пораньше, чтобы отрепе­
тировать ее как следует, а ты помнишь, в какой тональности
она играется? Феня! Да ты, поди, забыл, как она называется!

-   Ты чего? - удивился тот, - сейчас раза три прогоним, да на
третий и запишем. Вот этот чувак, - показал он на разглядыва­
ющего мой новый «Премьер» ударника, - сейчас тебе такое
слабает. Кстати, его Флиндером зовут. Ну ладно, распиши-ка
лучше гармонию.

Я написал этому мерзавцу цифровку мрачного, но кайфо­вого рок-н-ролла «Марина мне сказала» и стал настраивать свой «Лес Пол», а заодно и кевиновский «Пресижн бас», пос­кольку он вместе с Флиндером пошел наверх пить кофе, при­чем, скорее всего, с коньяком.

Однако, вернулись они довольно скоро и даже принесли мне большую четвертную и 50 граммов армянского «5 звездо­чек».

Тут мы, естественно, закурили, и начался пространный раз­говор из той серии разговоров, которые могут часами течь са­ми по себе, в то время, как рядом стоит дело, причем важное и не терпящее отлагательства.

Наконец, я заставил их сесть за инструменты. Одди настро­ил все уровни, тембры и микрофоны и, вместо того, чтобы пи­сать «Марину», мы начали джем в ми-миноре.

Барабанщик был и впрямь кайфов. Нужно было видеть, как посередине бешеной дроби он вдруг устремлял взгляд на тарел­ку, и глаза его говорили: «Прости меня, моя маленькая, я так люблю тебя, но сейчас мне придется тебя ударить. Извини, но это нужно. Ты зазвучишь у меня, как хрустальная ваза в руках прекрасной продавщицы ДЛТ, но, поверь, ты прекрасней!» И он бил по этой тарелке как раз в то мгновение, когда не уда­рить по ней было уже ну никак нельзя. А что он делал с боч­кой!