Я не люблю напиваться, потому что утром следующего дня чувствуешь себя теплым и глупым, и приходится опять заваривать себе молоко, а это очень длительная и трудоемкая процедура, и каждый раз она меня угнетает. Угнетает настолько, что мне хочет­ся все бросить и улететь в Бичкрафтсити.

Бичкрафтсити - это город, в котором я родился во второй раз. Там светит солнце и царит Сухой Закон. Там живут люди и му­равьеды. Муравьеды едят муравьев и комаров, и поэтому там не бывает дезинтерии. А иногда там, все-таки, идет дождик, вы знае­те, дождик, как рука моей женщины. Наверное, вы ее не знаете. Ее зовут Анастасия, и она еще жива, но скоро она умрет. Я думаю, тогда я тоже умру. Но я умру не скоро: лет через сто - сто двенад­цать. Я пойду умирать на крышу соседнего дома; я очень люблю слонов, точнее, не слонов, а слоников - я их люблю не меньше, чем кота Плутарха, но он все же лучше. Он мне чем- то ближе.

А сейчас мне нужно поторапливаться: я спешу на открытие Зоопарка. Меня пригласили туда, как почетного члена Общества Охраны Муравьедов.

Наверное, меня попросят перерезать ножницами ленту. Это весьма тяжелое и очень ответственное дело, но зато мне потом вручат цветы, а цветы я люблю. Поэтому я, пожалуй, все-таки схо-

жу и перережу эту самую ленточку на воротах Зоопарка. Слово «Зоопарк» мне нравится гораздо больше, чем слово «зверинец», а гостинец - это, вообще говоря, почти подарок, а подарков мне очень давно никто не дарил, а это довольно грустно, что там ни го­вори. Но еще грустнее мне будет вечером, когда я приду домой. Я буду утомленным и замученным. До того замученным, что мне опять будет казаться, что на крыше соседнего дома лежит мерт­вый муравьед, или мертвый слон, или мертвая Анастасия. И мне опять станет грустно, и я опять долго не смогу уснуть. И, навер­ное, я опять напьюсь пьяным. А утром я опять проснусь чертовс­ки уставшим. Я чертовски устал просыпаться чертовски устав­шим. И заваривать молоко.

А. Рыбин

КАК ЗВЕЗДА РОК-Н-РОЛЛА

1

Снег валил на Волоколамскую, на Боровую, на Разъезжую. Из черноты предрассветного неба он сыпался на Лиговку, на Невский, на Кировский. На Купчиново, на Веселый поселок, на Красное се­ло, на Царскосельский лицей, на совхоз «Шушары». На Москву. Он покрывал толстым слоем Среднерусскую возвышенность, чер­ноземную зону, Крым, Кавказ, Кара-Кумы, Турцию, Индию и Еги­пет, Новую Англию, Небраску и Калифорнию. Ветра совсем не бы­ло и белые легкие хлопья плавно кружили над Чили и Колумбией, над Колизеем и Тауэром, над Эмпайр-Стэйт-Билдинг и Ла-Саграда Фамилиа, над статуей Матери-Родины, над Золотыми воротами. Они плавно скользили вниз по Стене Плача и по Великой Китайс­кой Стене, пролетали мимо слепых черных окон Парижа и Амстер­дама, Венеции и Вышнего Волочка, Чикаго и Чебоксар, ложились на пустые улицы городов, на замерзшие автомобили, на лед рек и озер, на остановившиеся огромные заводы и закрытые магазины.