Он стоял один и смотрел себе под ноги. Было воскресное ран­нее февральское утро. Воскресенье было сегодня во всем мире, и, конечно же, все люди на планете еще спали - спал Цой, лежа на по­лу в майковской комнате, головой заехав под обеденный стол, спал Рыба на кресле-кровати, спал в соседней комнате гитарист Шура со своей молодой женой, спал в маленькой каморке Гребенщиков, во­рочался во сне Маккартни и неподвижным пластом лежал Лу Рид, храпел Брежнев, замученный государственными делами в своем кремлевском кабинете, уронив голову на полированный дубовый стол, вечным сном спал в мавзолее Ильич, в общем, каждая собака сегодня отдыхала и никуда не спешила.

Майк тоже не спешил - он привык выходить из дома за час до начала смены, а дорога занимала от силы минут тридцать. Он смот­рел на две белые пирамидки, выраставшие постепенно на носках его ботинок и думал о том, что по воскресеньям работают только дураки.

Стена дома напротив вдруг вспыхнула ярким желтым светом, заблестели черные прежде окна и почти до крыши выросла на сте­не огромная, контрастная тень ссутулившегося человека. Тень бы­ла странно знакома и чем-то привлекательна. Майк повел головой в сторону, и тень повторила его движение. Тогда Майк вынул из карманов руки и поднял их в приветствии, и тень ответила ему тем же. Сзади раздался резкий гудок. Майк повернулся и неторопливо подошел к огромному белому «Кадиллаку», который стоял на пере­крестке с включенными фарами и открытой передней дверцей.