часто об этом рассказывал. Поездки «стопом» ассоциировались в сознании слушателей с образом жизни хиппи, а хиппи Майк тер­петь не мог, по крайней мере, он так утверждал. Чем ему досадило это лохматое и мирное, в общем-то, сообщество, он не разъяснял, но фразу «я ненавижу хиппи» можно было услышать от него дово­льно часто. Возможно, сказалось его увлечение глэм-роком, а именно: Марком Воланом. Этого человека он просто обожал, знал про него едва ли не больше, чем кто-либо в Советском Союзе. И блестящие костюмы Марка, его шикарные лимузины и его стихи нисколько не соответствовали хиппанам российского образца, хотя многие из них в своих вкусах были достаточно эклектичны. И уж дураку понятно, что советский способ существования был органи­чески неприемлем для мира Марка, для мира рок-н-ролла вообще, для мира, который Майк знал едва ли не лучше, чем тот, что окру­жал его с детских лет.

И наше родное суперполитизированное государство было от­торгнуто Майком, едва он достиг более или менее сознательного возраста. Да и он, собственно, как и многие другие, был отторгнут этим государством и, фактически, в том виде, в каком он чувство­вал себя, будучи настоящим рок-н-роллером, был лишен права на существование в нем. Иметь это право можно было, лишь приняв условия государства, полностью подчинившись ему, забравшись с головой под его пресс и не высовываясь ни на миллиметр. Любая часть тела, выступающая за пресс-форму, мгновенно отсекалась, в особенности, если этой частью являлась голова.

Майк, Разноглазый, Липницкий и все их приятели и друзья жи­ли по сю пору в относительном благополучии только за счет того, что за долгие годы отсекания различных органов у своих граждан государственная машина подустала и сейчас находилась в каком-то полуканикулярном, отечно-размягченном состоянии. Не то чтобы она совсем уж расслабилась, нет, нет, одной железной ру­кой она крепенько держала свой народ за торчащий измученный кадык, стократно обожженный спиртом и криками «ура», но дру­гая рука, в которой обычно находился топор, была занята, видимо, почесыванием пролежней и выгребанием перхоти с чудовищной своей туши.