Однажды Майк, Б. Г. и Монозуб слушали концертную пластин­ку Лу Рида «Lou Reed Live». В одной из песен любимые Майком гитаристы Стив Хантер и Дик Вагнер играли десятиминутное соло. «Слышите, какая в зале тишина, - заметил Монозуб. - Все торчат». «А может быть, все ушли?» - предположил Майк. Такое вот отно­шение к длинным гитарным запилам высказал Майк в дружеской беседе и воплотил его в жизнь на «Всех братьях - сестрах».

Здоровая наглость или просто смелость, а, вероятнее всего, про-

сто уверенность в себе и способность связно излагать свои мысли дали замечательный результат - без хитроумных самодельных тех­нических приспособлений и утомительных перезаписей с магнито­фона на магнитофон, чем занимались все остальные рокеры Ле­нинграда и области, на свет появился превосходнейший альбом. Со­бственно, это был первый по-настоящему профессионально сде­ланный и записанный рок-н-ролл. Специально или интуитивно, но Майк и Борис не пошли по топкому пути использования различных советских электронных примочек, в принципе не предназначенных для рок-н-ролла и любую песню превращавших в нечто эстрадно-невразумительное, без монофонических микшеров и прочей дряни, а просто записали свои песни так, как они их слышали. Записали так, как надо.

Борис был уже фигурой довольно известной - он играл и пел часто и много, причем в самых разных местах и для разной аудито­рии: университет, школьные танцы, Казанский собор, Михайловс­кий сад, то есть, концертировал везде, где только возможно. «Я хо­чу есть и петь», - говорил он. Майка же знали несравнимо меньше, вернее, кроме десятка самых близких друзей, как музыканта, как автора, его вообще не знали.

Худенький интеллигентный и тихий юноша, похожий, несмотря на вполне сознательный уже возраст, на ученика старших классов средней школы, со странной, какой-то старообразной манерой ре­чи, изобилующей словами «весьма», «сударыня», «премерзкий» и подобными, не употребляющимися большинством поклонников пи­терского (ленинградского) рока. Чистые, точные обороты меша­лись у него с огромным количеством англицизмов, понятных дале­ко не всем, и джазово-хипповским сленгом: «кочумай, старичок, премерзкий саунд...» Одевался мальчик Миша неброско, роста был небольшого и как-то терялся на разных «сейшенах», в которых принимал участие на фоне куда более статного и яркого, уже став­шего мэтром для ограниченного контингента волосатых фанов Б. Г. Он иногда играл в составе Аквариума то на басу, то на гитаре, под­певал Б.Г. и пел сам - много на английском и реже - на родном язы­ке. Его сценические действа были довольно необычны и странны -мальчик Миша преображался вдруг в МАЙКА - чужого и малопо­нятного персонажа, который пел абсолютно мимо нот, если то, что он делал вообще можно было назвать пением, страшно манерничал и кривлялся, проглатывал окончания и начала слов и обильно раз­брасывал среди своих фраз всякие «Ох», «Ах», «Мммм», «У-у- у-У», нарочито гнусавил и закатывал глаза. Все это он проделывал с такой потрясающей самоуверенностью и смелостью, был настоль-