Само положение итальянских, французских, немецких, испан­ских музыкантов, как и их коллег в других европейских странах, было в XVII веке достаточно трудным и противоречивым. Эпоха Возрождения несомненно способствовала росту самосознания художников, сложившихся, например, в атмосфере итальянского гуманизма. И однако в дальнейшем личность крупного музыканта оставалась чаще всего ограниченной условиями работы и зави­симой либо от местного церковного начальства, либо от произ­вола светских властителей. Чем масштабнее оказывались встаю­щие перед ней творческие проблемы, тем сильнее давала себя знать эта зависимость. Именно развитие новых крупных жанров (опера, оратория), движение инструментальной музыки вширь и вглубь совершались тогда главным образом при дворах или в цер-

313

ковно-концертной обстановке; иные формы оперной или концерт­ной жизни еще едва складывались. Время от времени тот или иной крупный музыкант входил в конфликт с теми, от кого практически зависел, покидал службу в поисках большей свободы действий. Так было, например, с Монтеверди. Это же испытывали нередко и представители других искусств.

Вместе с тем как раз именно личность, с ее внутренним эмоциональным миром, вошла в искусство и заняла там место, ка­кого никогда не занимала в музыке Возрождения. Это была личность послеренессансного времени, остро чувствующая, напря­женно мыслящая (более чем действующая). Человек заявлял о себе, казалось бы, в полный голос, и его внутренний строй посте­пенно раскрывался как богатый, исполненный контрастов и духов­ного напряжения. Но тот же человек был во многом не свободен в своем отношении к миру и его мироощущение не могло быть гар­моничным. Над его чувствами и стремлениями тяготело нечто, не вполне им постигаемое, — нереальное, религиозное, фантастиче­ское, мифическое, фатальное. Мир все полнее открывался ему усилиями передовых умов, противоречия его выступали вопиющи­ми, а разрешения встающих загадок все же не было, ибо еще не пришло последовательное социальное и философское осмысление действительности. Старое и новое боролись в сознании человека. Воля его оказывалась связанной. Драматизм мироощущения уси­ливался, но пока еще носил по преимуществу скованный характер. Трагическое уже находило выражение в музыке, но еще не дейст­венное, а внутренне-психологическое. Во всем этом, что многосто­ронне выражено средствами искусства, несомненно проявились реальные черты общественной психологии, когда эпоха Ренессанса была уже в прошлом, а эпоха Просвещения еще не наступила.